– Змей, – ругнулась она вдруг. – Мы же забыли посмотреть, чего вдруг это все задёргались?
– Давай чуть попозже, – сказал я. – Найдём какое-нибудь закрытое местечко.
– Ну… А то вдруг мы вылезем, а там уже ничего нет.
– Может быть и такое, – согласился я. – Ну и какой смысл знать заранее?
Инфразвук я, может быть, и не совсем придумал: мысли путались, перед глазами возникали странные картины, тут же пропадали. Когда под ногами запружинили доски, а под рукой я обнаружил гладкие перила, то не мог понять, куда нас занесло, почему ночь и почему дождь. И откуда ветер.
(Штрек пересёк узкую косую расселину, выходящую на поверхность. По ней тоже можно было выбраться, но мы этого не знали и об этом не подумали – мозги, что называется, отсушило. Прошли по мостику и двинулись дальше.)
Дальше был полный беспорядок: брошенные тачки и инструменты, штабеля брёвен и брусьев, между которыми приходилось протискиваться, вёдра, бочки…
И тут путь нам преградила решётка: новенькая, почти без ржавчины. Похоже, что решётка должна была сдвигаться и раздвигаться, но механизм, который делал бы это, валялся рядом, среди разбросанных болтов. Я не сразу, но догадался, как можно чуть-чуть сдвинуть решётку и без механизма. То есть это был ещё тот геморрой, и я ободрал все руки – но мы в конце концов пролезли в образовавшуюся щель и двинулись дальше.
И шагов через сто упёрлись в тупик.
– Я дальше не пойду, – сказала Лю.
Мы хлопнулись под стену. Я достал флягу, дал её напиться, глотнул сам.
– Не повезло, – сказала она.
– Ещё ничего не понятно, – сказал я.
– Ноги – в хлам, – пояснила Лю.
– Да ладно, – сказал я. – Отдохнём немного…
– Всего ведь ничего прошли. Если по карте.
– А-а. Под землёй так и бывает. Умножай на десять.
Я завозился, устраиваясь поудобнее. Вдруг локоть куда-то провалился. Я повернулся и посветил.
Встал.
– Интересно…
– Что? – Лю подняла голову.
Лицо её в тусклом свете было как размытое светлое пятно с тёмными провалами глаз и рта, и я почему-то присел рядом и поцеловал её в один глаз, потом в губы, потом в другой глаз…
– Ты… – выдохнула она. – Ты дурачок…
И сама поцеловала меня.
– Что?.. Ну, зачем?..
– Не знаю… но так надо…
– Вот ещё, не выдумывай…
Мы снова поцеловались, крепко и долго.
– Я не выдумываю… что тут можно выдумать…
– Выдумать всегда можно… любовь какую-нибудь…
– Да ну, что ты, – и я снова её поцеловал, – какая ещё любовь…
– Вот и я говорю…
– К духам любовь…
– К духам… к змеям… и к драконам…
– Лю… слушай, я уже вообще-то думал – нам аллес…
– И я тоже…
– Кажется – нет.
– Что?!
– Не аллес. Ещё побарахтаемся. Хочешь ещё побарахтаться?
– Хочу. Ещё как!..
– Тут в стенке пробиты дыры. Точь-в-точь под взрывчатку.
Несколько минут я сидел неподвижно – пока шум ротора не стих. После этого я начал шевелиться.
Первым делом следовало проверить, с чем я тут остался, и уже от этого рассчитывать свои дальнейшие действия. Я был совершенно спокоен, разве что брала досада за то, что сообщение прозвучало уже после того, как мы заключили сделку, и ферма эта ничего не стоящая, совершенно мне не нужная, но тем не менее ускользнула из рук. Промедли мы минут на пятнадцать… Ну да ладно. Армен построит себе здесь виллу, буду у него гостить.
Только и он хозяйство в руках не удержит. Вот-вот такое начнётся – весь наш грюнсандский период покажется пасторалью.
Я достал из-под сиденья искалеченной Собаки револьвер и патроны, револьвер сунул за ремень, патроны ссыпал в карман. Теперь имеет смысл ходить именно так.
В «сарае» – крытом котловане – я сразу нашёл, что искал: мотоблок, дисковую пилу, простую пилу. Сварочный аппарат. Лебёдку, пару бухт троса. Рулон плёнки «синтекс» № 11, её используют для «остекления» летающих ферм и гондол дирижаблей. Не помню уже, зачем я её хранил. Аппаратик для её склейки и натягивания. Бидон с гранулами костного клея. Ну и много всего прочего по мелочи… ящик просроченных сигнальных ракет, например, и аптечка точно должна быть, а в ней кусочек каменного мёда, без него будет трудно продержаться трое суток на ногах, сохраняя ясность мысли. Ну и так далее.
В доме должны были быть вещи не менее ценные: две старые струганые столешницы (рука не поднялась выкинуть), фанерные стенные панели, ровные доски и брусья (собирался делать стеллаж, но не собрался), несколько бумажных скатертей… вообще много всякой бумаги, если покопаться, такое можно откопать… В основном рисунки. Портреты. Это Тина настояла, чтобы я их увёз из городского дома…
Они и мне не нравились. Если портрет был похож – а я мог сделать очень похожий портрет, ну, вы понимаете, – так вот, он почему-то был мёртвый. А если лицо было живое, с настроением, то пропадало сходство. Такая вот незадача…
Ну, не всё же у меня должно получаться?
Она же их просто ненавидела. Ей эти шарканья углём по бумаге были хуже зубной боли…
Не отвлекаемся, сказал я себе. У нас трое суток. Работаем медленно, но непрерывно. Движения перетекают одно в другое.
И всё же я взял паузу. Истребил кусочек бесценного времени – просто для того, чтобы попялиться в пространство: исчерна-зелёное внизу, лиловато-синее вверху и белесоватое посередине. Далеко-далеко, так, что и мне приходилось всматриваться, кружили, раскинув длинные крылья, два дракона…
Торец штольни был по периметру основательно обсверлен – я думаю, скважин не меньше пятидесяти уже пробили и в нескольких местах ещё наметили дополнительные. Понятно, что выбить всю стену мне было не под силу, да и задачи я такой не ставил перед собой, главное было – проделать дырочку, сквозь которую можно утечь.