Абориген - Страница 55

Стена была от меня совсем недалеко, в полукилометре. Днём, когда свет падает на неё наискосок, она переливается маленькими радугами – как плёнка масла на воде. Я некоторое время пристально смотрела на Стену, точно определяя расстояние, а потом уронила взгляд вниз.

Ровно в тот момент, когда спереди и справа среди кустов и поломанных деревьев сверкнуло жёлтое вертолётное брюхо. Жёлтое с большой синей шестёркой. Ещё какие-то обломки лежали неподалёку, аккуратно собранные в кучку…

Это был вертолёт Гагарина. Его «КМК».

Первым моим порывом было – найти подходящую площадку и сесть. А потом я поняла, что бессмысленно. Тут уже поработал кто-то, и если брат жив, то он либо под стражей, либо… в общем, в такой ситуации я ему помочь не смогу, а повредить – более чем. Это если он жив. Если же нет…

Тогда его, во всяком случае, похоронили.

Ещё и его.

Я вдруг подумала, что это можно проверить по планшету. Я у него всегда стояла первым наследником, и какое-то время назад он это в очередной раз подтвердил. Когда? В один из этих вращающихся дней… но в какой? – не помню, не восстановлю.

Я попыталась выковырнуть планшет из сумки, притороченной сбоку у сиденья, но ничего не получилось, крепёжный ремень прихватил клапан, забраться внутрь сумки оказалось невозможно, рука так не гнулась. Но я долго старалась… наверное, чтобы подальше улететь от страшного места, подальше, ещё немного…

Уже кончился Котур, уже надо было намечать курс, а я всё возилась, главное – вот он, планшет, кончиками пальцев можно коснуться… И вдруг от прикосновения планшет заорал громко-громко, перекрывая мотор и плеск воздуха в лопастях, я отдёрнула руку, а планшет всё орал и орал. У маяков на случай тумана предусмотрена такая вот сирена: несколько секунд громкого рёва, потом пауза. Так вот, планшет орал очень похоже. Он орал минут пять, потом перестал.

Лететь мне было ещё и лететь, лететь и лететь…

Гагарин

Север внушал нам на своих уроках так: если вдруг какое-то решение вызывает у вас восторг и восхищение собой, притормозите на минуту и подумайте ещё; ибо не исключено, что это восторг смерти. И он подробно объяснял, почему так происходит и какая странная противоречивая животина этот человек; смерть мы воспринимаем как Великое Неизвестное, как самую большую тайну жизни, которую нам – каждому – когда-то предстоит разгадать. И вот предчувствие того, что разгадка близка и осталось только сделать два-три хода… ну и так далее; в общем, вот. Я всё помню, что он нам говорил. Более того, я много раз вспоминал эти вбитые, ввинченные по самый копчик истины – и притормаживал; и это – да – откладывало мою смерть немного на потом.

А вот теперь я этот момент прощёлкал, да и не было вроде бы у меня никаких таких восторгов по отношению к себе, просто, как мне показалось, я что-то стряхнул и почувствовал, что так лучше. Я не знаю, что это было, что так угнетало меня (нет, не угнетало, это неправильное слово; но точнее я сказать не могу; связывало, может быть, прижимало к земле?..). Не только потеря всего на свете; нет, это я осознаю, я могу эту потерю выделить, отграничить, пометить… Нет. Что-то вне этого или сверх этого.

В общем, я принял фатальное решение и начал его исполнять. А Лю мне в этом содействовала по мере всех своих не самых щенячьих сил. Драконщики – они ведь со странностями. Для них тот мирок, в котором они живут, и есть мир в целом, а всё остальное – всего лишь декорация, видимость, мнимость, ненастоящее. Мана, как говорят шаманы. Лю была и драконщицей, и происходила от шаманов. Ак-кам – значит «белый шаман». А пресловутое «лезвие Ак-кама» – ритуальный нож, которым шаман обмахивает себя, отделяя свой реальный мир от маны. Отсекая лишние сущности…

Короче говоря, мы сделали наиглупейшее, что можно себе представить: отправились искать Артура Генриховича, решив (думаю, это была такая отмазка перед здравым смыслом), что никуда специально углубляться не будем, вот пошаримся в окрестностях, и – по штреку, до конца, за Стену.

Да, мы решили уходить за Стену. Я не сказал ещё? Говорю.

Конечно, это было не мудрое решение. Но я и сейчас не представляю себе, какое мудрое решение могло найтись в тех обстоятельствах. Всё, что не приводило к немедленной гибели, могло оказаться мудрым.

Могло и не оказаться.

Как кости лягут.

Я положил в сумку шесть больших зарядов и, сколько поместилось, маленьких; отмотал от бухты несколько метров огнепроводного шнура, повесил его на ремень; фитили же, торчащие из зарядов, я существенно укоротил, рассудив, что в нашем положении главное – это бросить и отбежать, а не спрятаться в надёжном укрытии… С другой стороны, и я, и Лю отлично понимали, что если дойдёт до метания взрывпакетов, значит, всё совсем плохо и выжить нам вряд ли удастся.

Она уже рассказывала про отложенный страх смерти? Про дракона и молнию? Тогда я не буду. У меня история не такая интересная… и, поймите меня правильно, она не из тех, которые вообще стоит рассказывать.

Да… В тот час, принимая решения и обсуждая дальнейшие действия, мы абсолютно спокойно и холодно говорили, что вот можем и умереть, и вообще шансы невелики, но уж какие есть.

Возможно, в темноте подобное говорить как-то легче…

Отойдя буквально на тридцать метров от железного ящика, мы увидели впереди неяркий жёлтый отсвет, лежащий на полу. И тут же запахло едой.

Мы подкрались, стараясь двигаться совершенно бесшумно, поближе к свету. Вскоре стало понятно, что свет выбивается из щелей: правая стена штрека была не каменной, а деревянной, щитовой. Я несколько секунд осознавал увиденное, а потом догадался посмотреть вверх. Свода над головой не было. Штрек закончился – вернее, отсюда он начинался. Откуда-то доносился звук капели. Мы вышли снова в естественную пещеру. А то, что я принял за деревянный щит, прикрывающий стену штрека, было стеной небольшого барака с окнами, забитыми тонким листовым железом.