Абориген - Страница 48

Шаманы – настоящие, а не те, которые работают на потеху туристам, – все свои инструменты готовят сами. То есть шаман сам подбирает нужное дерево, сам добывает живого зверя, сам находит кости зверя мёртвого. Ну а мастера, которые им в работе помогают (и поверьте мне, я знаю, что говорю: собрать правильный бубен ничуть не легче, чем сделать, например, автожир) – чтобы поддерживать мастерство, да и для заработка, потому что какие с шаманов деньги? – эти мастера делают неодушевлённые макеты бубнов, гадательных сфер, курительных трубок, пернатых сапог, маньяков, ульбраков, костяных и стеклянных ножей для снятия пелены, каменных пузырьков для переноски пленённых духов, наборы игл и щёточек для нанесения судьбы на тело… ну и многого прочего; всё это идёт в продажу и раскупается в основном как украшения, которые можно повесить на стену. Сюда же добавьте и панно, копирующие подлинную нательную роспись знаменитых шаманов. Вот на одно такое я и смотрел, пока не догадался, что интересует меня не столько рисунок, сколько то, на чём он выполнен.

А выполнен он был на коже молодого дракончика, содранной со спины. Вот наметившийся хребтовый гребень, вот – основания крыльев…

И висел ценник – тридцать пять марок.

Я подозвал продавца, здоровенного негра-хасида, даже по этой жаре щеголявшего в настоящем суконном чёрном лапсердаке и в здоровенном чёрном же стетсоне, надвинутом на лоб; пейсы его, толщиной в руку, не свисали, как им положено, а загибались, топорщились вперёд и в стороны подобно бивням мамонта, – и спросил, настоящая ли кожа, и если да, то почему так дёшево. Он возмутился и сказал, что кожа, разумеется, настоящая, а дёшево… ну, во-первых, не так уж и дёшево, а во-вторых, да, цены на драконью кожу таки понизились последнее время, даже упали…

И что, есть другие изделия?

Оказалось, есть. Шаманские колпаки, рукавицы, витые шнуры для маньяков…

Я сказал негру «спасибо» и двинулся в сторону «Счастливой вдовы». Было о чём подумать.

Трёхъярусная «Вдова» висела на дальнем краю Жёлтого посёлка, соединённая с ним непрозрачным матерчатым рукавом – наверное, для того, чтобы любопытным не было видно, кто пользуется услугами заведения. Хотя арка, от которой начинался рукав, была оформлена очень своеобразно и даже вызывающе…

Но я прошёл через неё, не дрогнув и вовсе не испытав чувства перерождения.

Последний раз я был здесь почти четыре года назад, тогда мне нужно было срочно добыть три тысячи марок на лечение Тины, и я плюнул на запреты и начал играть, в том числе и здесь, Армен сказал: ну, только недолго. Я набрал тогда нужную сумму, Тину подлечили…

Ладно. Это уже настолько в прошлом, что кажется сном.

Нижний холл «Вдовы» был небольшой и круглый, пол – обычная для Ясного деревянная решётка, планки гладкие, провощённые; стены свежераскрашены вертикальными полосами, тёмными и светлыми, и то тёмная, то светлая – заменены узкими длинными зеркалами. Эффект от этого очень хорош: кажется, что ты попал в бесконечное пространство, разделённое не слишком плотными занавесами. Чуть сбоку, мало заметная, ютилась стоечка мадам, а на диванчиках и в креслицах под стенами сидели подруги – шесть штук, все в струящемся и летящем.

(Ещё когда я всерьёз зарабатывал на жизнь, таская повсюду туристов, мне часто приходилось объяснять, что нагота на Эстебане неэротична, она у нас ассоциируется с тяжёлой опасной работой, с потом, страхом и – нередко – мучительной смертью. Слушают, понимают, кивают, сочувствуют. Потом опять спрашивают то же самое. Землюки…)

Мадам появилась сзади, с большим бокалом в руке. Не растерявшись, сделала вид, что принесла его для меня. Я покачал головой.

– Тогда что желает господин?

– Хочу повидать Армена.

– О-о… Господин Лупаро сейчас в игорной комнате, это верхний ярус…

– Я знаю.

– Но он не предупреждал…

– И не должен был.

– В общем, он там. Но захочет ли он вас видеть… и если не захочет, то…

– Спасибо, мадам. Я не могу представить себе ситуацию, чтобы он не захотел меня видеть.

Это я только сказал так. Представить – уже мог.

86

В отличие от нижнего холла, недавно отделанного заново, игорные комнаты наверху оставались всё теми же, что я помнил: затемнённые стены из плотно переплетённых ошкуренных лиан, такой же потолок, с него свисают светильники с коническими непрозрачными абажурами; они подвешены так, что руки игроков освещены, а лица – нет. И ещё похожий светильник над лестницей: каждый входящий освещён, а кроме того, он, попав сюда из светлого помещения, несколько минут должен привыкать к полумраку. Мне в подобных случаях привыкать не требуется, так что пару забавных сценок я уловил: игрок постарше наклонялся к уху игрока помоложе, показывал на меня и шептал, наверное, такие слова: «Видишь вон того? Никогда не садись с ним играть…» – после чего я удостаивался любознательного запоминающего взгляда.

Курить здесь, понятное дело, запрещалось, но специальный аппарат под потолком выдувал тонкой струйкой ароматный дым. Из-за этого световые конусы над столами казались единственными плотными и имеющими форму предметами в этом пространстве, всё остальное чуть-чуть размывалось и плыло.

Армена, разумеется, в большой комнате не было, да и что бы ему тут делать? Я постоял у одного столика, у другого, посмотрел на игру. Взял у пробегавшего официанта бокал, сунул ему сложенную особым образом бумажную марку. Через несколько минут он принёс сдачу: две монетки.

Я вернул ему пустой бокал и неторопливо пошёл к портьере, отгораживающей игровое пространство от низменных учреждений: ссудной кассы и уборной. Ещё там была фальшивая дверь с надписью «Босс» – и другая, совершенно неотличимая от стенных панелей дверь безо всяких ручек и надписей. В неё следовало постучать. Я постучал.